Аксенова Ольга Владимировна, доктор социологических наук, ведущий научный сотрудник, зав. Отделом анализа социокультурных оснований политических процессов Института социологии ФНИСЦ РАНПамяти друга и соратника Социология или хождение в народ
В этом заголовке нет иронии. Ирина Альбертовна Халий, сама историк по образованию, считала народничество едва ли на самым важным феноменом российской истории. Она не была согласна с утверждениями о его бесполезности, равно как и с образом наивного студента, чьи мечты трагически разбились о суровые реалии пореформенной крестьянской жизни. Ирина полагала, что народники сделали больше, чем кто-либо другой для развития страны. Она сама была народницей, возможно, последней.
Мы пришли в социологию одновременно и почти случайно. С разницей в десять лет окончили МГУ им. М.В. Ломоносова, я – экономический, Ирина – исторический факультеты, обеим не слишком нравилась прежняя работа, обе были довольно далеки от социологии. Я увлекалась диалектической логикой и хотела приложить, наконец, этот изощрённый инструмент к распутыванию видимостей и кажимостей современного мне социума. Ирина изучала историю древнего мира, стала одним из, кажется, трёх человек в СССР, владевших древнеперсидской клинописью. С историей у неё не сложилось. На последнем курсе родилась дочь и о науке пришлось забыть надолго. Ирина работала в библиотеке (ИНИОН) пятнадцать лет. Ей было сорок, когда она, наконец, занялась научной работой, уже социологической. Всё, что она сделала в социологии, включая кандидатскую и докторскую диссертации, состоялось после сорока. Она не сомневалась, не думала, что время вышло: начинать никогда не поздно, главное много работать.
Отец когда-то сказал ей, что любое дело нужно делать хорошо. Ира этот принцип приняла полностью и всегда ему следовала. Историю она бы не бросила, если бы не обстоятельства, но в ней не хватало самого главного – истории обычных людей, их повседневной жизни или их участия в больших событиях. Монархи, президенты, полководцы, смена династий, рождение и гибель империй её не волновали. Её даже космос не увлёк, как это случилось с ровесниками, им ведь было одиннадцать лет во время полёта Гагарина. Космос же необитаем, что про него думать. Социология дала ей то, о чём она всегда мечтала: населённый людьми мир.
Я искала своё дело и искала единомышленника, того, с кем можно будет работать плечом к плечу, разгадывать загадки общественного устройства, спорить и даже убеждать друг друга хотя бы иногда. С коллегами-экономистами такого не получалось. Моё поколение стремительно уходило в бизнес и в политику. Наука стала многим скучна, а скоро оказалось, что она ещё и безденежна. Российская социология в те годы начала развиваться интенсивно, но, возможно, я бы и её оставила, если бы там годом раньше не оказалась Ирина.
Мы начинали с исследований экологического движения в группе Олега Николаевича Яницкого. Именно тогда, в начале 1990-х годов мы первый раз попали в российскую глубинку. Зонтичная экологическая организация Социально-экологический союз объединила экологические некоммерческие организации стран бывшего СССР, в том числе множество местных инициатив, решавших очень конкретные проблемы, связанные с загрязнением озера или реки, с вырубкой леса, со строительством в водоохранных зонах, мусорными полигонами рядом с домами, с понижающимся уровнем воды в колодцах. Именно эти группы и стали нашим главным объектом исследований.
Но одной только социологии Ирине не хватало. Она обладала редким сочетанием талантов организатора и аналитика, увлечённого активиста и очень трезвого учёного. Она не просто изучала, но и помогала. Это случалось естественно, как будто иначе и быть не могло. Турэновскую социологическую интервенцию она превратила в рефлексивные семинары для участников экологического движения, которых важно было научить думать, осмысливать свои ценности, цели, действия. Ира придумала и издавала альманах «Участие» для того, чтобы дать слово экоактивистам из глубинки или рассказать о них. Затем, уже на другом, высоконаучном уровне таким журналом для неё стал Вестник Института социологии, который она создавала вместе с академиком М.К. Горшковым и который позволил широкой аудитории услышать социологов из российских регионов.
Ирина была человеком страстным и пристрастным. Своей ангажированности любовью к российской «глубинке» она не скрывала. Любовь не была априорной, она родилась по мере узнавания местной жизни, фактически её открытия. В 1990-е годы любить Россию, а провинцию в особенности, было непросто. Эта любовь требовала силы характера, независимости мышления и способности сопротивляться внешнему давлению. Всеми этими качествами Ира обладала в полной мере.
Тогда сложился конструкт страны отсталой, стремительно архаизирующейся и спивающейся. Даже не конструкт, а фантомный образ, всеобъемлющий и проникающий в сознание до такой степени, что смертельно уставшие от постоянного труда люди говорили нам в интервью: «Мы же ленивая нация». Друзья и знакомые были убеждены в крайней опасности наших путешествий; в то, что все спились верили даже коллеги, так как возможностей для полевых исследований было очень мало.
В начале 1990-х мы увидели, что российская провинция жива, она не спилась, несмотря на то что волна алкоголизма и наркомании катилась по ней вслед за разрушением промышленности и угасанием села. Провинция не впала в архаику, продолжала учить и воспитывать детей, лечить, несмотря на нищету больниц, сочинять стихи и писать картины, создавать школьные телестудии в таёжных посёлках. Образ спившейся страны ленивых рабов рассыпался в пыль. Переход от исследования движения к изучению российской провинции был поэтому логичен. Наша жизнь все эти годы состояла из множества поездок по городам и весям, бесконечных интервью, фокус-групп, просто встреч и бесед с местными жителями, учителями, врачами, работниками домов культуры и музеев. По возвращении писали статьи и рассказывали коллегам о том, как на самом деле живёт Россия. Ирина с устоявшимися представлениями боролась отчаянно – везде, где ей приходилось выступать, в своих статьях и книгах и даже в дружеских беседах.
У Иры была мечта организовать выставки местных художников, создать «новых передвижников». Она хотела вывести местную культуру за пределы районов и регионов. Раз их не принимает столица, значит нужно создавать сеть взаимодействий без неё. Она продумывала разные варианты организации, сочиняла проекты, но финансовой поддержки найти не удалось, однако надежды не теряла, сама приобретала картины местных художников, некоторые из них висят на стене нашего кабинета в Институте социологии ФНИСЦ РАН (каб. 502). Последний рисунок я привезла ей из алтайского села за несколько месяцев до её смерти.
Её любовь к России, её патриотизм возникли не из традиции консервативной части русской интеллигенции, не из славянофильства и почвенничества. В эпоху Перестройки Ира была московским интеллигентом вполне прозападных взглядов, как и многие в ту пору. Взгляды изменила реальность. А увидеть её она смогла, потому что умела смотреть как настоящий учёный, без идеологических фильтров на научной оптике.
В 1990-е годы нам нужно было не просто выжить, но и сохранить себя в науке. Мы брались за множество проектов, писали пособия для экоНКО, организовывали встречу министров экологии за три дня, проводили телефонные опросы. Писали отчёты ночами, до утра, с бесконечными Ириными сигаретами, чтобы только не отключиться. Образ жизни был сильно нездоровый, но и ту эпоху здоровой назвать тоже сложно. Какое-то время Ира работала учительницей в частной школе на противоположном конце Москвы. Заработанные деньги делили пополам и это предложила она. В любом проекте, даже в работе учителя, ухитрялись находить, собирать и обдумывать данные для наших исследований.
Ира к любому коллективу, в котором она работала или с которым сотрудничала, относилась как к своей семье, за которую она отвечает. Началось это со школы и только потому, что в детский сад она не ходила. Класс для неё был своим, оценки у всех учеников её личным делом, с двоечниками нужно было непременно заниматься. Все должны были помогать друг другу, делать добрые дела, которые она и придумывала. Своей семьёй была библиотека, экологическое движение, кафедра в Высшей школе экономики, наш Институт. Я всегда считала себя сторонним наблюдателем, холодным любителем парадоксов и головоломных загадок. Но даже первые десять лет совместной работы не прошли даром. Она как будто разбила стекло, отделявшее меня от людей. В начале 2000-х это сильно помогло работать с организациями коренных малочисленных народов российского Севера, в удалённых посёлках Сибири и Дальнего Востока.
Ира была прекрасным, прирождённым учителем. Учеников у неё всегда было много, с ними надо было постоянно работать, несмотря на бесконечные проекты. Она могла взять к себе домой кого-нибудь растерянного и отчаявшегося, чтобы он или она всё-таки написали диплом. В её подвижничестве была та самая традиция, что обеспечивала сохранение российской науки в трудные времена и её последующие, неожиданные для посторонних, взлёты.
Я нашла своё дело и нашла единомышленника. Мне сильно повезло. Благодаря Ирине Халий у меня была полная загадок и парадоксов реальность российской жизни. Мы не всегда соглашались, иной раз спорили предельно жарко, но мы действительно могли убедить друг друга. «Не пугайтесь, это научная дискуссия», – успокаивали мы перепугавшихся аспиранток. При всей страстности, у Иры Халий было всё в порядке с логикой, обе мы были убеждены, что без споров науки быть не может. Она любила нетривиальные решения, сама могла посмотреть на предмет исследования с неожиданной стороны и всегда готова была поддержать такой же подход. С ней можно было перекидываться идеями просто ради удовольствия на отдыхе, в командировках, просто по телефону. Нам нравилось опрокидывать устоявшиеся представления, выворачивать обыденное наизнанку. Мне было кому рассказать о неожиданном открытии и услышать не менее неожиданные его версии.
Ира не так собиралась уйти из социологии. Она мечтала переехать в Крым, сочинять женские романы и есть шелковицу из своего сада. Когда будет совсем старушкой и сильно устанет, разумеется. Но мы из тех последних поколений, которых учили не сдаваться. Фатального для жизни порога болезни и усталости Ирина не почувствовала. Всего лишь одно из препятствий, на которые не стоит обращать внимания. Мало ли их было в нашей жизни…
